/b/ - Братство

Email
Комментарий
Файл
Пaроль (Для удаления файлов.)

File: 1748364651045.jpg (117.17 KB, 799x599, 165a8f79beb3d4.jpg)

 No.238331

Выкладываем сюда любимые или понравившиеся стихотворения.

"Отведите, но только не бросьте.
Это - люди; им жалко Москвы.
Позаботьтесь об этом прохвосте:
он когда-то был ангел, как вы.
И подайте крыло Никанору,
Аврааму, Владимиру, Льву -
смерду, князю, предателю, вору:
ils furent des anges comme vous.
Всю ораву,- ужасные выи
стариков у чужого огня,-
господа, господа голубые,
пожалейте вы ради меня!

От кочующих, праздно плутающих
уползаю, и вот привстаю,
и уже я лечу, и на тающих
рифмы нет в моем новом раю.
Потому-то я вправе по чину
к вам, бряцая, в палаты войти.
Хорошо. Понимаю причину -
но их надо, их надо спасти.
Хоть бы вы призадумались, хоть бы
согласились взглянуть. А пока
остаюсь с привидением (подпись
неразборчива: ночь, облака)".

Так он думал без воли, без веса.
сам в себя, как наследник, летя.
Ночь дышала: вздувалась завеса,
облакам облаками платя.
Стул. На стуле он сам. На постели
снова - он. В бездне зеркала - он.
Он - в углу, он - в полу, он - у цели,
он в себе, он в себе, он спасен.

А теперь мы начнем. Жил в Париже,
в пятом доме по рю Пьер Лоти,
некто Вульф, худощавый и рыжий
инженер лет пятидесяти.
А под ним - мой герой: тот писатель,
о котором писал я не раз,
мой приятель, мой работодатель.

Посмотрев на часы и сквозь час
дно и камушки мельком увидя,
он оделся и вышел. У нас
это дно называлось: Овидий
откормлен (от Carmina). Муть
и комки в голове после черной
стихотворной работы. Чуть-чуть
моросит, и на улице черной
без звездинки муругая муть.
Но поэмы не будет: нам некуда
с ним идти. По ночам он гулял.
Не любил он ходить к человеку,
а хорошего зверя не знал.

С этим камнем ночным породниться,
пить извозчичье это вино…
Трясогузками ходят блудницы,
и на русском Парнасе темно.
Вымирают косматые мамонты,
чуть жива красноглазая мышь.
Бродят отзвуки лиры безграмотной:
с кондачка переход на Буль-Миш.
С полурусского, полузабытого,
переход на подобье арго.
Бродит боль позвонка перебитого
в черных дебрях Бульвар Араго.
Ведь последняя капля России
уже высохла. Будет, пойдем.
Но еще подписаться мы силимся
кривоклювым почтамтским пером.

Чуден ночью Париж сухопарый.
Чу! Под сводами черных аркад,
где стена, как скала, писсуары
за щитами своими журчат.
Есть судьба и альпийское нечто
в этом плеске пустынном. Вот-вот
захлебнется меж четом и нечетом,
между мной и не мной, счетовод.
А мосты - это счастье навеки,
счастье черной воды. Посмотри:
как стекло несравненной аптеки
и оранжевые фонари.
А вверху - там неважные вещи.
Без конца. Без конца. Только муть.
Мертвый в омуте месяц мерещится.
Неужели я тоже? Забудь.
Смерть еще далека (послезавтра я
все продумаю), но иногда
сердцу хочется "автора, автора!".
В зале автора нет, господа.
И покуда глядел он на месяц,
синеватый, как кровоподтек,
раздался где-то в дальнем предместье
паровозный щемящий свисток.
Лист бумаги, громадный и чистый,
стал вытаскивать он из себя:
лист был больше него и неистовствовал,
завиваясь в трубу и скрипя.
И борьба показалась запутанной,
безысходной: я, черная мгла,
я, огни и вот эта минута -
и вот эта минута прошла.
Но как знать, может быть, бесконечно
драгоценная она, и потом
пожалею, что бесчеловечно
обошелся я с этим листом.
Что-нибудь мне, быть может, напели
эти камни и дальний свисток.
И, пошарив по темной панели,
он нашел свой измятый листок.

В этой жизни, богатой узорами
(неповторной, поскольку она
по-другому, с другими актерами,
будет в новом театре дана),
я почел бы за лучшее счастье
так сложить ее дивный ковер,
чтоб пришелся узор настоящего
на былое, на прежний узор;
чтоб опять очутиться мне - о, не
в общем месте хотений таких,
не на карте России, не в лоне
ностальгических неразберих,-
но, с далеким найдя соответствие,
очутиться в начале пути,.
наклониться - и в собственном детстве
кончик спутанной нити найти.
И распутать себя осторожно,
как подарок, как чудо, и стать
серединою многодорожного
громогласного мира опять.
И по яркому гомону птичьему,
по ликующим липам в окне,
по их зелени преувеличенной
и по солнцу на мне и во мне,
и по белым гигантам в лазурь,
что стремятся ко мне напрямик,
по сверканью, по мощи, прищуриться
и узнать свой сегодняшний миг.

 No.238349

File: 1748365692050-0.png (652.28 KB, 736x886, image.png)

Могилы вольности — Каргебиль и Гуниб
Были соразделителями со мной единых зрелищ,
И, за столом присутствуя, они б
Мне не воскликнули б: «Что, что, товарищ, мелешь?»
Боец, боровшийся, не поборов чуму,
Пал около дороги круторогий бык,
Чтобы невопрошающих — к чему?
Узнать дух с радостью владык.
Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,
Пару рассеянно-гордых орлов,
Ветер, неосязуемый для нас и тих,
Вздымал их царственно на гордый лов.
Вселенной повинуяся указу,
Вздымался гор ряд долгий.
Я путешествовал по Кавказу
И думал о далекой Волге.
Конь, закинув резво шею,
Скакал по легкой складке бездны.
С ужасом, в борьбе невольной хорошея,
Я думал, что заниматься числами над бездною полезно.
Невольно числа я слагал,
Как бы возвратясь ко дням творенья,
И вычислял, когда последний галл
Умрет, не получив удовлетворенья.
Далёко в пропасти шумит река,
К ней бело-красные просыпались мела,
Я думал о природе, что дика
И страшной прелестью мила.
Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей
Похожа на один божественно звучащий стих,
И в это время воздух освободился от цепей
И смолк, погас и стих.
И вдруг на веселой площадке,
Которая, на городскую торговку цветами похожа,
Зная, как городские люди к цвету падки,
Весело предлагала цвет свой прохожим, -
Увидел я камень, камню подобный, под коим пророк
Похоронен: скошен он над плитой и увенчан чалмой.
И мощи старинной раковины, изогнуты в козлиный рог,
На камне выступали; казалось, образ бога камень увенчал мой.
Среди гольцов, на одинокой поляне,
Где дикий жертвенник дикому богу готов,
Я как бы присутствовал на моляне
Священному камню священных цветов.
Свершался предо мной таинственный обряд.
Склоняли голову цветы,
Закат был пламенем объят,
С раздумьем вечером свиты…
Какой, какой тысячекост,
Грознокрылат, полуморской,
Над морем островом подъемлет хвост,
Полунеземной объят тоской?
Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,
Ныне — уже умерший, но, как и раньше, зоркий камень,
Цветы обступили его, как учителя дети,
Его — взиравшего веками.
И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяном
И, как Садко, берет на руки ветхогусли —
Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,
В нем жизни сны давно потускли.
Так, среди «Записки кушетки» и «Нежный Иосиф»,
«Подвиги Александра» ваяете чудесными руками —
Как среди цветов колосьев
С рогом чудесным виден камень.
То было более чем случай:
Цветы молилися, казалось, пред времен давно прошедших слом
О доле нежной, о доле лучшей:
Луга топтались их ослом.
Здесь лег войною меч Искандров,
Здесь юноша загнал народы в медь,
Здесь истребил победителя леса ндрав
И уловил народы в сеть.

 No.238366

File: 1748368428343-0.jpg (579.59 KB, 1920x1200, hq-wallpapers_ru_nature_38….jpg)

Над землёй нависает небо,
Одиноко кричит ворона,
Я купил в магазине хлеба,
Взял буханку и два батона.
Наблюдаю как листья в танце,
Закружил одинокий ветер,
Ковыряю буханку пальцем,
Позабыв обо всём на свете.
За окном погрузившись в дымку,
Растворилась в ночи хрущёвка.
Я проделал в буханке дырку
И надел ее на хуй чётко,
Стал ебать не спеша без смазки,
Проникая залупой в мякоть,
Я как будто в волшебной сказке!
А на улице дождь и слякоть.
А на улице ветер стонет,
На мои отвечая стоны.
Я очко растянул рукою
И вставляю в него батоны,
Я засунул себе в кишечник,
Два батона с хрустящей коркой.
А на ветке пустой скворечник,
Улетели жильцы надолго.
Распирает кишку прямую,
Во все стороны хлеб пшеничный,
И буханка скользит по хую,
И стучит по лобку ритмично,
Хуй багровый дрожит в оргазме,
Наполняя краюху спермой,
Прогулялись по телу спазмы,
Смяв батоны кишке безмерной.
Город замер, встречая осень,
Окна светят из луж холодных,
Я буханку с балкона бросил,
Чтобы птиц накормить голодных.

 No.238369

Пони - это чудо крошки.
Их погладить бы ладошкой,
Прикоснуться к длинной чёлке,
Провести по гриве холки.
Этих лошадей малышек
Нет милей для ребятишек,
Пони - это только пони.
Пони - не большие кони,
Пони - малые коняшки,
Но зато они милашки!

 No.238384

File: 1748370557777.jpg (72.49 KB, 1080x1080, 1476.jpg)

Здравствуй, Марианна Кис
Я бы полюбил твой низ
И активно бы кончал
Облизав весь твой анал
И я в долгу бы не остался
И всю ночь с тобой ебался
А потом твое дерьмище
Поедал бы словно пищу
Кто-то скажет я больной
Но я вовсе не такой
Просто у моей любви
Нету трезвой головы
Но мне это не неловко
Ведь у члена есть головка
Так что быстренько давай
Пальчик в попу мне вставляй
Ты и я, я и ты - грязные животные
Так что пусть творят разврат жопы наши потные
Ты скорей поковыряй мне пальчиком в анале
Как макаки делают в зоофильской бля программе
Я хочу подстричь тебе
Волосы прям на пизде
Что бы скушать их потом
Своим грязненьким ротом
Словно кот хочу блевать
Прямо на твою кровать
Ведь в блевотине так круто
Кайф друг другу доставлять
Жаль что это лишь надежды
Оказаться где-то между
Ведь ты далеко живешь
И всей страсти не поймешь
Но как круто было б если б
Мы вдруг оказались вместе,
Ты в пальцем меня ёбла
А я кушал пиво с воблой.
Ты и я, я и ты - грязные животные
Так что пусть творят разврат жопы наши потные.
Ты скорей поковыряй мне пальчиком в анале,
Как макаки делают в зоофильской бля программе!

 No.238392


Пиздец шизофазия.

 No.238403

>>238399
Осуждаю, зарепортил политику.

 No.238493

File: 1748407614049.jpg (Картинка-спойлер, 370.6 KB, 1200x800, 11429_2_a1c.jpg)

>>238349
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!
*
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых.
*
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он — деловит, но незаметен.
Умер быстро — лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним — легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
*
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
*
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела —
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я — не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
*
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
*
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
*
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
*
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

>>238366
>>238384
Стоит только отвернуться, и анончик от души нагадит в треде.


>>238392
Где рождается морок тяжелый,
Где смыкается времени ход,
Трон сверкает над бездною черной.
Восседает на нем Азатот.

Он не бог, не творец, не создатель,
Он безумен, и жаден, и дик,
Обреченных миров пожиратель.
Скрыт за мглою бессмысленный лик
С неизбывного глада печатью.

Царь Иного, хозяин пространства,
Где пространство начало берет;
Средоточие хаоса – царство.
Повелитель его – Азатот.

Колоннады клубящейся пыли
Подпирают всезвездный удел.
Там есть боги, но боги Иные,
Безголосые и слепые,
С искаженными формами тел.

В их руках с миллионами пальцев
Монотонные флейты ветров
Из космических стонов страдальцев
Куют звездное золото снов,
Что встречают в мирах, еще целых,
Духовидцев, пророков, скитальцев.

У границ всех структур мирозданий
Красной ртутью закат отдает.
Здесь подводит итоги скитаний
Безграничный Султан Азатот.

Нет предела пылающей боли.
В ней молекул теряется кровь,
В ней структуры лишаются воли,
И причудливо пляшут там боги
Под проклятые флейты и дробь

Барабанов. Тягучий и жаркий,
Как зеленый озноб мертвеца,
Звук-топор Он заносит над плахой-
Тьмой привычным движеньем жреца.

И танцуют бессмертные боги,
И срывается флейта на визг.
Барабаны галактик неволят
Плотность звезд. И цепляются ноги
За клубящийся хаос кулис.

А Султан с белым взглядом бездонным,
Отражающим вихри начал,
Что-то глухо бормочет в зловонном
Средоточьи миров, вечно черном
И бессмыленном, как идеал.

 No.238509

>>238493
Мелочно-ядовитый нытегусь в чрезвычайно красивом плаще с фибулой

 No.238513

>>238403
Там легендарный стих Чернухина был?

 No.238515

>>238493
>Стоит только отвернуться, и анончик от души нагадит в треде.
Просто ты скучный и тебе нравятся скучные стихи и всякое быдло вроде Лермонтова.

 No.238526

File: 1748427356482.jpg (74.47 KB, 300x300, Black_Sabbath_-_Paranoid.jpg)

Generals gathered in their masses,
Just like witches at black masses
Evil minds that plot destruction,
Sorcerer of death's construction
In the fields the bodies burning,
As the war machine keeps turning
Death and hatred to mankind,
Poisoning their brainwashed minds
Oh Lord Yeah!

Politicians hide themselves away
They only started the war
Why should they go out to fight?
They leave thier role to the poor, yeah

Time will tell on their empower minds,
Making war just for fun
Treating people just like pawns in chess,
Wait 'til their judgement day comes, yeah

Now in darkness world stops turning,
Ashes were the bodies burning
No more War Pigs have the power,
Hand of God has struck the hour
Day of judgement, God is calling
On their knees the War Pigs crawling,
Begging mercies for their sins
Satan, laughing, spreads his wings
Oh Lord Yeah!

 No.238536

File: 1748431446632.jpg (87.91 KB, 648x851, photo_2025-05-28_14-23-24.jpg)


 No.238543


 No.238548

File: 1748439142403.jpeg (Картинка-спойлер, 12.84 KB, 177x285, реактор-reactor-joyreacto….jpeg)

>>238513
Там была не имеющая художественной ценности АТМТА про хохлов
>>238509
>>238515
Хватит болтать! Постите шкур стихи.
Я не-такой-как-все, когда колесо истории повернется, и вы будете фанататеть по Золотому веку русской поэзии, стану постить Илюху Мэда, Пелевина и сосачеподелки, чтобы культурно возвышаться над вами.
>>238526
Генерал! Наши карты - дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстояньи любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.

Генерал! Ералаш перерос в бардак.
Бездорожье не даст подвести резервы
и сменить белье: простыня – наждак;
это, знаете, действует мне на нервы.
Никогда до сих пор, полагаю, так
не был загажен алтарь Минервы.

Генерал! Мы так долго сидим в грязи,
что король червей загодя ликует,
и кукушка безмолвствует. Упаси,
впрочем, нас услыхать, как она кукует.
Я считаю, надо сказать мерси,
что противник не атакует.

Наши пушки уткнулись стволами вниз,
ядра размякли. Одни горнисты,
трубы свои извлекая из
чехлов, как заядлые онанисты,
драют их сутками так, что вдруг
те исторгают звук.

Офицеры бродят, презрев устав,
в галифе и кителях разной масти.
Рядовые в кустах на сухих местах
предаются друг с другом постыдной страсти,
и краснеет, спуская пунцовый стяг,
наш сержант-холостяк.

___

Генерал! Я сражался всегда, везде,
как бы ни были шансы малы и шатки.
Я не нуждался в другой звезде,
кроме той, что у вас на шапке.
Но теперь я как в сказке о том гвозде:
вбитом в стену, лишенном шляпки.

Генерал! К сожалению, жизнь – одна.
Чтоб не искать доказательств вящих,
нам придется испить до дна
чашу свою в этих скромных чащах:
жизнь, вероятно, не так длинна,
чтоб откладывать худшее в долгий ящик.

Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.

Генерал! И теперь у меня – мандраж.
Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?
От нехватки дам? Или просто – блажь?
Не помогает ни врач, ни знахарь.
Оттого, наверно, что повар ваш
не разбирает, где соль, где сахар.

Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.
Это – месть пространства косой сажени.
Наши пики ржавеют. Наличье пик –
это еще не залог мишени.
И не двинется тень наша дальше нас
даже в закатный час.

___

Генерал! Вы знаете, я не трус.
Выньте досье, наведите справки.
К пуле я безразличен. Плюс
я не боюсь ни врага, ни ставки.
Пусть мне прилепят бубновый туз
между лопаток – прошу отставки!

Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.

Генерал! Мне все надоело. Мне
скучен крестовый поход. Мне скучен
вид застывших в моем окне
гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
изучен тем, кто внутри измучен.

Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.

___

Птиц не видать, но они слышны.
Снайпер, томясь от духовной жажды,
то ли приказ, то ль письмо жены,
сидя на ветке, читает дважды,
и берет от скуки художник наш
пушку на карандаш.

Генерал! Только Время оценит вас,
ваши Канны, флеши, каре, когорты.
В академиях будут впадать в экстаз;
ваши баталии и натюрморты
будут служить расширенью глаз,
взглядов на мир и вообще аорты.

Генерал! Я вам должен сказать, что вы
вроде крылатого льва при входе
в некий подъезд. Ибо вас, увы,
не существует вообще в природе.
Нет, не то чтобы вы мертвы
или же биты – вас нет в колоде.

Генерал! Пусть меня отдадут под суд!
Я вас хочу ознакомить с делом:
сумма страданий дает абсурд;
пусть же абсурд обладает телом!
И да маячит его сосуд
чем-то черным на чем-то белом.

Генерал, скажу вам еще одно:
Генерал! Я взял вас для рифмы к слову
"умирал" – что было со мною, но
Бог до конца от зерна полову
не отделил, и сейчас ее
употреблять – вранье.

___

На пустыре, где в ночи горят
два фонаря и гниют вагоны,
наполовину с себя наряд
сняв шутовской и сорвав погоны,
я застываю, встречая взгляд
камеры Лейц или глаз Горгоны.

Ночь. Мои мысли полны одной
женщиной, чудной внутри и в профиль.
То, что творится сейчас со мной,
ниже небес, но превыше кровель.
То, что творится со мной сейчас,
не оскорбляет вас.

___

Генерал! Вас нету, и речь моя
обращена, как обычно, ныне
в ту пустоту, чьи края – края
некой обширной, глухой пустыни,
коей на картах, что вы и я
видеть могли, даже нет в помине.

Генерал! Если все-таки вы меня
слышите, значит, пустыня прячет
некий оазис в себе, маня
всадника этим; а всадник, значит,
я; я пришпориваю коня;
конь, генерал, никуда не скачет.

Генерал! Воевавший всегда как лев,
я оставляю пятно на флаге.
Генерал, даже карточный домик – хлев.
Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге.
Для переживших великий блеф
жизнь оставляет клочок бумаги.

 No.238552


 No.238559

>>238526
Это не ctих

 No.238564

>>238559
Лирика? Лирика. Я бы за такое дал Нобелевскую премию по литературе.

 No.238566

Когда-то, настолько давно,
Что всякий уже забыл,
Нам не было так тепло,
Как не было тех, кто любил.
Лишь холод и мрак в ночи,
Лишь ненависть в наших глазах.
Холодный очаг печи,
Нет радости в наших сердцах.
Отчаянье, горечь везде,
И вьюга, и холод в домах.
Ведь гнев победил, и нам
Придется идти впотьмах.
А вьюга, пурга лютует,
И крылья пегасов болят,
Все пони вокруг горюют,
Но распри забыть не хотят.
Что делать? Пещера во льду
Лишь только их может спасти,
И ссорятся вновь… В бреду?
Замолкли навеки цари.
Лишь трое отважных ребят
В лицо воплощениям тьмы
Смеясь, запевают хорал,
Про дружбу, что знаем и мы.
И духов всех гнева и зла,
Весельем прогнав навсегда,
Решили друзья те и впредь,
Дружить вшестером много лет.
Империя света, добра,
Взамен трех враждующих рас,
С тех пор вся цвела и росла,
И стала такой, как сейчас

 No.238582

Нас с тобой на земле слишком мало
Нас вместе взятых не больше семи
Летнее солнце в окошке подвала
Прячьтесь, дети короткой тьмы

Серые люди, серые лица
Серые руки, серые вы
Серый сотрудник вчера удавился
Радуйтесь, дети короткой тьмы

Мы все ушли — нас снаружи не видно
Мент соскребает с асфальта следы
Серые люди убого смеются
Сгинули дети короткой тьмы



[Назад][Наверх] Catalog [Post a Reply]
удалить пост [ ]