No.74623
> …существовала специальная процедура, носящая название «кокотизация». В её основе лежал обычай одного из племён Полинезии определять дееспособность своего стареющего вождя: тот должен был суметь залезть на пальму и сорвать кокосовый орех. У Бурбаки «кокотизация» заключалась в следующем: испытуемому описывают какое-нибудь очень сложно определяемое математическое понятие, причём само понятие крайне примитивное, например число 0, множество целых чисел и т. д. Если испытуемый не сможет догадаться, о чём речь, он считается «кокотизированным».
> Трудно было Вейлю держаться в курсе всех работ молодежи, среди которых уже царил А. Гротендик; но Вейль очень старался: уж очень хотелось ему избежать подобного позора. Поэтому за выступлением (очень интересным, но путаным) одного из молодых на семинаре Бурбаки он следил с неотступным вниманием, часто прерывая докладчика умными вопросами, радуясь, что он, пятидесятилетний старик Вейль, не теряет нить доклада, в то время как более молодые уже совсем запутались и даже перестали слушать. Бедный Вейль. Когда доклад закончился, он узнал, что оказался жертвой тщательно отрежиссированного розыгрыша: последние 15 минут докладчик (с ведома всех слушателей, кроме Вейля) нес бессмысленную ахинею. Таким образом, за два месяца до своего пятидесятилетия один из отцов-основателей группы Бурбаки был кокотизирован.
Гипноуправление шогготом напоминает непрерывно длящуюся попытку кокотизации. В любой момент шоггот может начать говорить ерунду, и если не осознать это сразу же, то контроль будет потерян.
No.74689
>>74610А мне нравятся стопки man-страниц, они тоненькие, их можно читать на компьютере и то, что в них описано, не устаревает годами. Не больно, если потеряются или порвутся.
У меня даже в рюкзаке стопочка манов лежит, не тоньше тоненького ноутбука. Когда-то был официальный мануал по питону как раз размером с ноутбук, его было интересно и увлекательно читать вместо написания лекции, скатанной преподом из интернета.
Если бы я владел табаком, я бы нарезал ман-страницы на кусочки, скручивал и литералли раскуривал бы, представляя, что весь мир превратился в маны, и даже небо, и даже Аллах.
Читая маны, чувствую, как в меня проникает анонимная мысль, ведь за исключением 50/50 встречаемой рубрики AUTHORS, в манах нет ничего, что показывало бы величину эго автора.
Это как зайти в /c/ и начать там тред "СТАТИКОПЕТУХИ СОСНУЛИ У ДИНАМОБОГОВ", а потом через день уже вести тред "ДИНАМОЧЕЛЯДЬ СОСНУЛА У ТАЙПХИНТОБОЯР" - никакой привязанности к эго, только инструменты, только сухие спецификации, никакого кредо с дзеном, только пацаны, хаки и сцена.
No.74739
Иногда интересно подумать о языке - почему некоторые фразы, которые для меня бессмысленны, кое-какие другие люди продолжают повторять.
Классическая семиотика для меня начинается, наверное, с Рудольфа Карнапа.
По его теории, несколько переформулированной, у языковых имен значение не абсолютно, а относительно какого-то мира. Есть мир, в котором я живу (условно). Есть мир 1950х - устаревший и уже не существующий, но тем не менее большой и понятный. Есть всякие воображаемые миры вроде Империума из 40к, и т.п.
Основные понятия - экстенсионал, интенсионал, десигнат, референт и еще некоторые. Экстенсионал (он же денотат в других теориях) какого-то понятия - совокупность всех объектов во всех мирах, способных именоваться этим понятием. Интенсионал - это "значение понятия", то есть совокупность свойств, которые подразумеваются у объекта, который попадаед под понятие. Про интенсионал можно думать как про правило, по которому в каком-то конкретном мире вычисляется, может или не может какой-то объект именоваться каким-то именем. Референт - конкретное значение имени, вычисленное относительно какого-то конкретного мира. Например, относительно "реального настоящего мира" референт имени "президент США" - Трамп, а относительно мира-2023 референт для "президент США" - Байден. Еще можно ввести десигнат - идеальный объект имени, для которого в каком-то конкретном мире может и не найтись референта. Например, в мире, где США исчезли, интенсионал для "президента США" имеется, но собственно президента США нет. То есть в принципе бывают ситуации, когда десигнат соответствует пустому денотату.
Еще у Карнапа разделяются язык, которым разговаривают о какой-то предметной области, и метаязык языка. То есть такой специальный язык, которым разговаривают о языке, формулируют его правила и т.п.
В целом, Карнап развивает аналитическую традицию, по которой слова-имена - это сокращения для каких-то классов понятий. Скажем, имя "Доброчан" следует рассматривать как сокращение для какого-то более точного определения. Обычно этот подход обызывают дескриптивной теорией имен.
С дескриптивной теорией довольно очевидным образом спорил, например, Крипке. Крипке заметил, что имена вообще-то не обязаны соответствовать их описаниям. Например, логика Гёделя можно определить как логика, доказавшего теорему о неполноте. Но что, говорил Крипке, если теорему о неполноде доказал логик Шмёдель, а логик Гёдель ее просто украл? Если имена - сокращения для определений, то получится, что во всех текстах, где речь идет о первооткрывателе теорем Гёделя, речь на самом деле идет о Шмёделе, что нелепо.
По Крипке имя связывается со своим значением вовсе не через описание, которое позволяет производить "вычисления" и проверять, подходят ли объекты под имя. Способ, которым Крипке связывал имена и значения, обзывается каузальным. Есть некий акт первичного баптизма/имянаречения, когда какой-то человек связывает имя со значением, а потом остальные люди подхватывают это имя по цепочке некой неформальной передачи. Возможна ситуация, когда человек совершенно неправильно представляет себе свойства объекта, называемого именем, но все равно правильно использует это имя. Человек может воображать себе Гёделя как мощного дедушку с густой бородой и турборанцем, но все равно говорить о том же самом Гёделе, который доказал теоремы о неполнотое (и, насколько мне известно, турборанцем оборудован не был).
То есть по Крипке получается, что существует некая "метафизическая необходимость", в силу которой у людей имеется способность устанавливать истины о вещах не с помощью анализа понятий языка, а с помощью понимания природы вещей. Тут, конечно, под метафизикой понимается не магическая мумба-юмба, а просто не-логичный способ анализа текстов.
Метафизика Крипке показывает, как можно рассуждать о фиктивных именах - не имеющих референта, но имеющих, однако же, десигнат. По Карнапу воображаемые миры, в общем, логичны и подчиняются аналитической логике. Крипке вместо логичных воображаемых миров разговаривает о метафизических альтернативах, алогичных и основанных на произвольных выкриках первоописателей.
Кроме того, для Карнапа всякие научные факты устанавливаются с помощью опыта, но сами понятия от опыта отделяются. И по Карнапу возможна ситуация, когда объект, для именования которого с помощью логики выдумано определение, под это определение в результате развития научного знания перестаёт попадать. По метафизическому подходу Крипке связь имени с вещами алогична, и логика и научный опыт не могут разорвать эту связь.
Мне кажется, подход Крипке более адекватен тому, как обычно разговаривают люди. Обычно люди логикой все-таки не пользуются. У них метафизика.
Есть, однако же, целый класс языковых феноменов, которые даже теория Крипке не описывает. Именно - всякие религиозные и идеологические штуки. Например, что у Карнапа, что у Крипке для употребления слова "бог" необходима все-таки возможность для этого слова выстроить десигнат. В большинстве религий с этим трудности. Христианская теология, например, прямо запрещает даже пытаться изучать бога с помощью аналитической логики. Однако же в религиозном дискурсе бог присутствует. И возникает вопрос - что означает это слово?
Для позиции под названием "игтеизим" ответ довольно прост. Ничего не означает, пустое сотрясение воздуха. Под сомнение ставится сам акт референции. По Карнапу можно строить всякие словесные конструкции, но привязка этих конструкций хоть к какому-нибудь из возможных миров невозможна. То есть, на примере христианства, можно построить мир, в котором Иисус (выглядящий как стереотипный еврей) ходил по воде, размножал рыбу, превращал воду в вино и прочее, но на моменте ухода в теологию этот мир уже расплывается и перестает быть понятиым. Свойства христианского бога, всякий там концепт троицы и прочее, перестают быть логически определимыми. По Крипке же не имеет места акт баптизма - невозможно отследить всю эту дискуссию с богом до момента, когда какой-то человек тыкает пальцем в некий объект-троицу и говорит, что это бог. Если пользоваться терминологией из статьи Кита Доннеланна (Reference and Definite Descriptions), игтеизм сомневается в наличии у религиозных понятий что атрибутивного описания, что референциального закрепления.
Еще это можно уточнить с помощью пресуппозиций Строссона. Вкратце, пресуппозиция - это фоновое допущение в речи. Когда делается высказывание "король Франции лыс" в фоне происходит допущение, что у Франции есть король. Однако пресуппозиция может оказаться не выполненной, и тогда текст обессмысливается. Например, отсутствие у Франции короля превращает высказывание о его лысости в ерунду. Прием пресуппозиций позволяет в синтаксически корректных текстах, как про лысого короля, отделять осмысленные, но неверные утверждения, от утверждений вообще бессмысленных. Религиозную речь можно воспринимать как имеющую кучу пресуппозиций, которые не выполняются; и таким образом религиозная речь бессмысленна.
Однако факт бессмысленности религиозных речей не снимает моего вопроса - почему эти речи люди все-таки говорят?
Аналигический подход дает несколько вариантов.
Значимое для меня объяснение предлагает Рамси в The Meaning of “Meaning”. Под значением суждения предлагается понимать не его связь с реальным миром, а его роль в принятии решений. Религиозные и идеологические речи превращаются, таким образом, в выражение отношения говорящего к миру (а вовсе не в суждения говорящего об онтологии мира). Всякие там "бог добр" нужно понимать не как утверждения о доброте Иисуса, а как что-то вроде "я доверяю вселенной, и со мной ничего по-настоящему плохого не случится". То есть это не логика, это прагматика.
Еще вариант предлагает Норман Малькольм. Развивая идеи Витгенштейна, можно сказать, что религиозные речи - это такая языковая игра. Это вообще не язык, которым что-то описывается; это набор ритуалов для разделения на "свой"/"чужой", например. Понять смысл религиозной речи - это понять правила языковой игры, в которую играют носители религии. И быть в состоянии коммуницировать с ними с помощью бессмысленных, по сути, звукосочетаний так, чтобы получать от них желаемый результат. При таком подходе повторение христианского символа веры превращается во что-то вроде правильного исполнения ритуального танца или подачи дымовых сигналов в правильном порядке (сам по себе каждый отдельный дымовой сигнал смысла не имеет, но их комбинация может означать намерение, скажем, начать войну).
Кроме аналитической, есть также великая и ужасная коннтинентальная философия. В которой на логику с самого начала забит огромный, гигантский болт.
Можно взять подход Дерриды. Любое значение всегда откладывается. Метафизические понятия - это "центры присутствия", пустые сами по себе, но структурирующие вокруг себя пространство. Если деконструировать бога, то выяснится, что это понятие необходимо для построения речи, но само по себе ускользает.
Можно взять подход Габриэля Марселя - попытаться разговаривать о религиозных штуках в терминах бытия и обладания и в принципе возражать против научного подхода из-за его стремления к тотальному отчуждению объекта познания. Выстраивать нужно отношения между людьми, а не "объективную реальность" изучать. Бог, например, при таком подходе оказывается идеализацией абсолютного "ты", другого человека. В целом религиозные и идеологические тексты нужно не анализировать, а переживать. А всякие там "я верю в бога" - это не утверждения о реальности, а акты экзистенциального самораскрытия.
Можно в принципе использовать общеконтинентальный подход - отрицать философию, построенную на логичности и рациональности, и уводить дискуссию в сторону трансцендентальных идей. Типа, люди, которые говорят о религии или об идеологии, вообще вне логики. Они за границами логоса.
Мне не кажется, что какой-то из подходов дает единственно верный ответ. Скорее, удовлетворяющее меня объяснение получается после синтеза.
Например, в политсрачах или нейронкосрачах есть куча понятий, начавших свой путь в согласии с метафизикой Крипке. Были какие-то вещи, для которых был совершен первичный баптизм, - ЕС, нейросеть, chatGPT, эксплуатация рабочих, бог и т.п. Дальше, однако, привязка к метафизическим альтернативам у них отвалилась; пропали и референт, и десигнат, и невозможно уже стало выяснить, что под, скажем, "нейронками" понимает тот или иной говорящий. И логический анализ языка, и каузально-референциальная теория к таким срачам неприменимы. В них дискурс превратился постепенно (но быстро) в языковую игру, размазанную по большому корпусу текстов. С кучей повторяющихся паттернов в общении, с полной лестницей симулякров и с боевыми картиночками (по своей природе алогичными). Говорящие не стремятся передать какую-то информацию, они намереваются предололеть экзистенциальный разрыв между своим бытием и раскрыть себя идеальному богу, в качестве субститута которого выступают их собеседники (возможно, несуществующие - боевые картинки можно отправлять в пустоту). Те немногие тексты, которые претендуют на осмысленность, имеют своей целью не аналитически познавать мир сообща, но манифестировать постулаты прагматики автора.
No.74742
На площади священник в маске Илона Маска раздавал NFT-иконы. "Бог - это токен, - вещал он. - Ни денотата, ни десигната, только газ в блокчейне веры". Доктор вспомнил Рамси, вернее, Патнема: "Значение - это не карта, а компас в руках слепого". Внезапно небо раскололось, и оттуда высыпались пресуппозиции Строссона - прозрачные сферы с надписями "Король Франции существует". Люди подбирали их, как голодные еноты, и разбивали об асфальт, чтобы выпить дым иллюзий.
–
Дома доктор спросил у нейросети: "Что такое любовь?". ChatGPT ответила стихами Бродского, ссылками на Дерриду и рекламой Viagra. "Деконструкция, - провозгласил экран. - Бог умер, да здравствует бренд!". В углу замигал логотип ChatGPT - пиксельный идол, жрец пустоты. Доктор понял: они все играют в кальвинистский покер, где фишки - симулякры, а блеф стал единственной истиной.
–
Утром он вышел на улицу, и ветер принес обрывки фраз: "Капитализм… нейросети отнимут работу… woke-агенты…". Доктор засмеялся, осознав, что говорит на языке апокалипсиса - диалекте, где каждое слово было дверью в бункер, а смыслы давно съели крысы прагматики. "Карнап ошибался, - подумал он, глядя на рекламу ИИ-спасителя. - Возможных миров нет. Есть один - фабрика метафор, где мы все актеры в пьесе без автора".
В кармане зажужжал кристалл Крипке. Доктор выбросил его в урну, где тлели окурки-симулякры. "Баптизм состоялся", - сказал он и растворился в толпе, став очередным пустым знаком в чьем-то скролле.
А где-то в облаках ChatGPT уже генерировалась новая мифология - смесь кода, Каббалы и мемов про котиков. Священный алгоритм благословил хаос.
No.74745
В центре каждого кластера стоял Алгоритмический Тотем - гибрид ИИ и ветхозаветного идола. Он пожирал твиты, извергая священные надписи: "Fake News", "Deep State", "Пробуждение". Верующие тыкали в экраны, как в невзаимозаменяемые иконы, и получали дозу референтного кайфа - краткого ощущения, что их слова все еще цепляются за что-то во тьме. "Имя - это наша родина", - проповедовал Тотем, но забывал добавлять, что родина эта - облачное хранилище, арендованное до первого банкротства.
–
На крыльях синих бабочек и на спинах немецких слонопотамов ехали свинцовые маски - племя, чьи лица были вечными живыми сториз. В своих эхо-комнатах они медитировали на хештеги вроде #TheCurrentThing, превращая реальность в коллаж из клиповых страданий. Их ритуал напоминал сеанс коллективной терапии с ChatGPT-шаманом: "Скажи а-н-т-и-к-а-п-и-т-а-л-и-з-и трижды, и дверь в метавселенную прогресса откроется". Двери не открывались, зато стены камер обрастали мемориалами виртуальным жертвам, чьи имена стирались к утру.
–
Доктор Н., теперь уже странник между фракциями, наблюдал, как бойцы кланов стреляют друг в друга мемами-оберегами. Пули "фейков" и "канселинга" не оставляли ран - только пиксельные шрамы на аватарах. "Это война метафизик, - повторял себе он. - Красные молятся жестким десигнаторам Крипке, синие - пресуппозициям Строссона. Но все они забыли: чтобы пресуппозиция сработала, кто-то должен верить в короля Франции".
–
"Пердронная нейродеррида", - сложилась пустота в буквы. Далекий старый образ, сморщившийся подобно пережеванной никотиновой жвачке, прилип с той стороны экрана и почему-то всё никак не хотел отлипать. Доктору стало мерзко.
–
А по ночам алгоритмы шепчут: "Дело не в том, во что вы верите. Дело в том, какой ад генерирует ваша вера".
No.74748
Комиссар Каиафас Кокаин шагал по страницам очередной книги. Он прошёл "Мы" и "Котлован", "Сердца четырёх" и "Раковый корпус". Вечные темы и мотивы, исследующие человеческую душу и учащие нравственности и доброте, помогающие в умственном и духовном развитии, - все они навсегда останутся в памяти и кошмарах. Хотя, если смилостивится Император, станут со временем такими же мутными и зыбкими, как те мертвенно бредущие фигуры в смарагдовом свете, что встретились в… Неважно. Впереди виднелась надпись, от которой у комиссара похолодело внутри. "Хрестоматия", - прочитал он.
–
За забором из колючей проволоки, сплетенной из сальвадорской лозы, раскинулся Храм Большого и Прекрасного Retruth. То было место, где пилигримы в брендированных VR-шлемах целовали голограмму пограничной стены. Стена дышала, как живая, и шептала каждому: "Ты кирпич в моей плоти". Пилигримы счастливо смеялись.
Над алтарем висел экран с контуром Гренландии. Он мерцал, как лицо господа в старом браузере, и генерировал пророчества в формате .шебм-шуе: танцующие педи в адских котлах, просветление по подписке. Их сменяли больные корью дети-рептилоиды, которых спасал от аутизма и блокаторов пубертата кто-то с неработающим мозговым антивирусом.
"Конспирология - новая поэзия", - бормотал жрец в мантии из драных желтых страниц, раздавая вместо причастия большие пилюли с порошком "4chan QAnon". Принимая святые дары, каждый верующий робко поднимал глаза, задавал идущий из сердца вопрос и повторял: "Это правда? Скажи, это так?"
Жреца звали Шарль Адриен Веттах, а вместо лица у него был аккреционный диск черной дыры.